Книга Флаг, барабан и паровоз  - Оксана Обухова

– Не надо.

Модест Казимирович жил в доме покойного Ильи Владимировича, к которому за советами частенько наезжали сыновья. Казимирович наладил прослушку кабинета Ильи Муромца и черпал, так сказать, горстями самую горячую информацию из порта и ГУВД. Наладил бизнес. Стал тайным информатором двух группировок – воропаевцев и пролетарских. Себя назвал Доброжелателем.

Митрохин усмехнулся:

– Я мог бы навешать тебе лапши, сказать, что, всплыви информация, мне светит десять лет с конфискацией… Но это, Дуся, чепуха. – Семинарист вяло махнул рукой с ухоженными перстами. – Адвокаты у меня хорошие, а жабры скользкие… Я о другом. Порт, как ты понимаешь, предприятие своеобразное, через него протекают дела многих людей. И иногда мы – местные – бывали не правы. Такая уж у нас юдоль и хлеб насущный. Порой по незнанию, порой сребролюбие одолевало… а пару раз по чистой несознанке – ибо не ведали, что творили… Короче, мы больших людей зацепили, – внезапно и резко подытожил Константин.

– В прошлом году ты говорил, что Доброжелатель вас с воропаевцами лбами стукнул. И это было сделано намеренно. Ты потому его и искал, что хотел предъявить.

Семинарист тоскливо улыбнулся:

– Так то было сказано в прошлом году, Дуся. То были свои разборки, местечковые: на месте порешали и разошлись. Чепуха, а не проблема.

– Хороша чепуха, – мысленно пересчитав мертвецов, пробормотала Землероева.

– «Есть пути, которые кажутся прямыми; но конец их – путь к смерти». Теперь ты знаешь все. Перехожу к обоюдному.

Митрохин откинулся на спинку кресла. Долго и внимательно смотрел на Дусю.

Выдавая сыщице признания, Семинарист ничуть не переживал, что та начнет болтать. Во-первых, уже знал, что Землероева – могила. А во-вторых, после реакции Дуси на полиграф он, можно сказать, держал ее за уши и язык. Посадил в свою лодку и дал весла.

– Слушаю внимательно, – кивнула Евдокия. По сути дела, ситуацию можно повернуть двояко, и, если поступить с разумной осторожностью, Митрохин уже сам никуда не денется. Вписался и поможет.

– Не знаю, как поступит с добытой информацией Иваныч, но лучше он, чем Муромцы, – задумчиво заговорил Семинарист. – Я в свою очередь скажу: мне бы очень… очень хотелось, чтоб эта информация исчезла. Причем не попадая ни в чьи руки. Кроме твоих, разумеется.

Аванс. Намек на абсолютное доверие. А это уже не только налагает, но и обещает.

У Дуси существенно отлегло от сердца: с Костей Семинаристом в обозе в Н-ске можно начинать партизанские действия.

– И обрати внимание, Евдокия, я тебя совсем не спрашиваю: добыла ли ты заначку, потрясла ли ты мошну?.. Молчишь – твое право. Тут главное – молчишь.

– А я отвечу. То, что оставил Доброжелатель, я в глаза не видела.

– Надеюсь, – задумчиво раздувая щеки, кивнул Митрохин. – Для твоего же блага. Но разыскать способна?

– Я попробую. Попробую. Но как решить вопрос с Воропаевым? Если я дам ему честное комсомольское, что уничтожила информацию, не взглянув… он мне поверит? Отпустит меня и подругу с миром?

– Вопрос. Но если Конник впишется… – как бы совещаясь с самим собой, заговорил Семинарист. – Если Василий за тебя впряжется…

– Кость. Попроси Василия Никитича, а? – жалобно сказала Дуся. – Ты ж меня знаешь, я свое слово держу. Еще ни разу никого не подвела.

– Согласен. Верить тебе можно.

«Господи! – мысленно взвыла Землероева. – Если бы ты, Костя, знал, какую тайну прячет Воропаев, сейчас бы так не говорил! А после моего ухода пригласил дядюшку попа и попросил заново офис освятить. На мой стул святой водой побрызгать!»

Но дело таки сдвинулось с мертвой точки, с абсолютно недвижимого прикола. Если Воропаеву станет известно, что об оставленном компромате Евдокия узнала не от покойного Модеста за пять минут до его смерти, а начала поиски лишь после разговора с Костей и по его инициативе, появляется надежда на бескровное разрешение патовой ситуации. Уже теперь, по сути говоря, Евдокия могла бить себя в грудь и вопить: «Знать ничего не знала!»

Если, конечно, Семинарист о ее проколе с полиграфом не заговорит и ничего подобного смотрящему не предложит.

Но Костя умный, вон как осторожничает.

Ничтоже сумняшеся Семинарист подписал к проблеме вора в законе Васю Конника.

Пробил для Землероевой аудиенцию, сам ехать отказался – дела, которых не оставить утром в понедельник. За выходные накопились.

– Три воза с маленькой тележкой! Чесслово, если б не бумажки и пара встреч, поехал бы с тобой к Васе. Но он настроен доброжелательно, мой разговор с Васей ты сама слышала, девочка большая – разберешься, справишься.

Евдокия согласилась. Откажет Конник в помощи, что ж – взятки гладки. Пойдем другим путем, хотелось бы надеяться.

* * *

Шофера Муромцева Евдокия отпустила. Подъезжать к дому вора в законе на машине начальника ГУВД – народ смешить. Свою машину Семинарист дать не мог, так как услугами водителя не пользовался – любил сам порулить и погонять. Но предложил: если Евдокия немного подождет, он даст ей одну из разъездных машин, отправленных сейчас по курьерской надобности. Но Дуся отказалась. Сказала, что сама доберется.

…Таксист высадил москвичку у прочного, достаточно пожившего забора.

Дом, к которому Евдокию сопроводил вышедший на звонок мордоворот с наколками, тоже впечатления не произвел. Примерный вор в законе жил в доставшемся по наследству от матери одноэтажном деревянном доме, покрытом белесыми пятнами и чешуйками облупившейся зеленой краски. Одетый в простецкую майку мордоворот, играя расписными бицепсами, повел гостью вокруг заросшего лебедой жилища. Не к главному крыльцу, а к двери на веранду с дивно мутными окнами в овальных следах от кое-как прошедшейся по стеклам тряпки.

Евдокия взошла на веранду. Василий Никитич Загребин встречал ее в большом и жестком деревянном кресле. Правое колено Конника было перемотано довольно новым пушистым вязаным платком.

Кроме платка, ничего нового возле вора не наблюдалось. Многофункциональная веранда одновременно походила и на склад утильсырья с обшарпанной мебелью, и на ремонтную мастерскую – вдоль стены расположился верстак с железками. Помещение служило приемной Коннику, вор жил напоказ, не привязываясь к вещам из суетного мира.

Попивал чифирь. И сразу после кивка, означающего «здравствуй», проговорил, скривившись:

– Колено, сука, ноет… К дождю, наверное.

Никитич вялым движением руки отпустил татуированного «секретаря». Евдокия чинно примостилась на краешке замызганного табурета. Помолчала и в который раз удивилась: неужели Семинарист и Конник практически ровесники?! Стильный Константин Павлович смотрелся выпускником Сорбонны, Василия Никитича к МГУ даже не подпустили бы. Из опасения, что тот бациллами туберкулеза засыплет и зачихает всех студентов: ввалившиеся виски, кожа цвета могильной пыли и худоба об ином диагнозе не говорили. Если только в дополнении с чем-нибудь еще похлеще.